Любовь Казарновская любит роли страстных женщин, потому как сама является натурой страстной. Об этом оперная дива рассказала в эксклюзивном интервью. В перерыве между вокальными интенсивами Любовь Казарновская рассказала о своих любимых ролях, о том, почему ей сложно быть зрителем на выступлениях других певцов и зачем артистка поехала в Нагорный Карабах в 2016 году.
Любовь Юрьевна, мы находимся практически в сердце культурной жизни нашего региона, в одном из зрительных залов культурно-театрального центра «Югра-Классик». Часто ли вам приходится быть по эту сторону сцены?
Часто. Потому что я очень люблю посещать живые концерты, живые спектакли. И не всегда хватает на это времени, естественно, потому жизнь очень такая, я бы сказала, нагруженная, напряжённая. Но, если есть возможность, я просто иногда даю себе такую эмоциональную волю и всплеск всех чувств, когда ты идёшь и слушаешь, допустим, второй концерт Рахманинова или какие-то увертюры Вагнера, чтобы просто погурманить. Мне очень нравится быть зрителем, хотя это сложно, когда ты исполнитель. Особенно, когда ты слушаешь певцов, ты всё равно включаешься. Твоё тело, твои эмоции всё равно включаются, ты через себя пропускаешь многие вещи. А вот инструментарий музыка, где ты можешь расслабиться и действительно получить невероятное удовольствие, приняв эти энергии музыкальные. Это большое счастье, когда это получается.
У вас в соцсетях есть кусочек интервью, где вы рассказываете, что режиссёр «Метрополитен-оперы» похвалил вашу Татьяну словами: «Я понял вашу Татьяну по интонации, по взмаху ресниц, хотя не знаю русский язык». Как этого достичь, чтобы иностранец понял русскую душу, не зная русский язык?
Это дирижёр был Джеймс Ливайн — главный дирижёр «Метрополитен-оперы». У нас была с ним репетиция рояльная. Он сказал: «Я сам вам поиграю». Он убрал концертмейстера, сел за инструмент, и родился такой Чайковский. И когда я стала ему читать тот текст Онегина, который не вошёл в оперу, а там, естественно, поэма большая: «И снится чудный сон Татьяне. Ей снится, будто бы она придёт по снеговой поляне». Он говорит: «Ты знаешь, мне так нравится мелодией вашего языка. Он такой красочный. В нём столько всего заложено. Такое впечатление, что картину какую-то роскошную вижу. Татьяна, как с горы бросается в это чувство, в эти эмоции, в эту веру в человека, который её поразил с первого взгляда. «Я тебе вверяю мою честь». Это в то время, девочка из такой семьи… Чтобы она сказала вот такие слова, это какое же должно быть нутро, какое должно быть богатство, какое должно быть бесстрашие, какая правда вот этого юного сердца? Когда это ощущаешь, действительно, даже не надо в либретто всё время заглядывать через каждый минуту. Ты читаешь, ты идёшь с певцом. И вот мастер Ливайн это почувствовал. Он говорит: «Знаешь, я заплакал за пультом». Он мне сказал после спектакля.
И все же вы же не только русскую оперу пели. Какие ваши любимые партии, и звучат ли они сейчас в этом проекте, на югорской земле?
Да, Травиата звучит. Виолетта была одной из моих самых любимых ролей, партий. Роль просто изумительная. Там тоже Дюма и Верди. Травиата по-итальянски — это падшая женщина, а у Дюма — это «Дама с камелиями». Я бы сказала, что она может быть дама полусвета, которая, действительно, имеет любовников, которая кружится в этом свете, которая хочет жить свободно и беспечно. Но с другой стороны это такая глубокая душа. Неизвестно, кто более падший. То общество, которое заклеймило Виолетту или она сама. И вот такие сильные характеры, пожалуй, это характер мои. Я люблю сильных героинь. Ну и Саломея. Мне было страшно погружаться в эти энергии. Когда девочка пятнадцатилетняя попросила за свой танец голову Иоанна Крестителя. И замечательная певица, которая была моей партнёршей во многих американских театрах именно в Саломеи. Она мне говорит: «Слушай, я первый раз, когда ты пела заключительную сцену Саломеи с головой крестителя, и когда Саломея говорит: «Ну почему же ты не посмотрел на меня, почему же ты не увидел во мне человека? Ты ведь меня бы полюбил, как полюбила я тебя». Она говорит: «Знаешь, мне первый раз было её так жаль. Я обычно понимала степень извращения этой девочки. А тут мне было жаль, я сидела в слезах».
Сейчас вы много занимаетесь наставничеством. Вы были и в Нагорном Карабахе. Было ли вообще страшно там находиться?
Когда я там находилась, было мирное время, это 2016 год, это столетие геноцида армян. Сейчас эта земля претерпевает большие сложности. Там так и будет, потому что земля священная. Для меня это был очень знаковый проект. Гуманистический. Очень важный для людей. Собралось больше 6 тысяч человек на площади Степана Керта. Шла трансляция на экраны по всей стране. Я получила ноту от Азербайджана
Как вы к тому отнеслись?
Я сказала, что мне приятно быть в одной компании с Монсерат Кабалье и Аль Бано, которые приезжали туда и получили такую же ноту. Наши человеческие чувства никто никогда не отменял. Никакими нотами, никакими выпадами. Мы всегда до конца своих дней должны оставаться людьми! Мне кажется, эта земля требует мира, она кричит о мире. Так что сейчас происходит между двумя братскими народами, спровоцирована эта история, между русским народом и украинским народом. Понять, что мы все живём на этой прекрасной планете, она такая маленькая, такая уютная, такая красивая, что мы не должны бороться, мы должны радоваться жизни. Всё, что нам отпущено, умение наслаждаться жизнью, созидать, строить красоту, ухаживать за матерью землей, вот это важно.
У меня сложилось впечатление, что вы очень страстная натура. В чём ваша страсть, если не говорить о музыке и театре.
Люди, которые понимают, зачем они пришли в этот мир, мы люди огня. Если ты внутренний огонь правильно ощущаешь, если ты можешь в моменте укротить, где-то дать ему волю, этот внутренний огонь творит чудеса, и в личном плане, и плане двигания вещей, в которые ты свято веришь. Жить с интересом к жизни — это и есть внутренняя страсть, без которой человек не интересен. Он становится погасшим, ты сразу это видишь, глаза потухшие, огня нет. Я всем желаю, чтобы эта страсть вас сопровождала по жизни.
