«Человек уходит от мира для того, чтобы быть ближе к миру»
Трудолюбию и честности владыка Иннокентий научился у родителей. Архитектор, художник, фотограф. Монашество рассматривает как интересный творческий путь, но не лишенный добровольных ограничений, уроков смирения и терпения. Владыка Иннокентий приехал в Югорск по приглашению владыки Фотия. 31 мая 2017 года, в день 55-летнего юбилея Преосвященнейшего епископа Югорского и Няганского Фотия, им была совершена совместная Божественная Литургия с Преосвященнейшим епископом Нижнетагильским и Серовским Иннокентием в Кафедральном соборе преподобного Сергия Радонежского. Редакция городской газеты не упустила возможности взять у владыки Иннокентия интервью для наших читателей.
— Владыка, мой первый вопрос – про Ваше впечатление о нашем городе. Вы, архитектор, каким увидели город с профессиональной точки зрения?
— Город мне понравился, он совершенно новый, без пышности. Я минималист по натуре, здесь очень аскетичный пейзаж. Меня очень впечатлили болота с карликовыми засохшими соснами, вообще люблю пейзаж пустыни, египетской пустыни, пустыни Негев в Израиле. Югорск – город унифицированной архитектуры, технологичной, но комфортной и по-своему уютной. Люди радушные, веселые – это открытие.
— Мы живем в соседних епархиях, посоветуйте, какие храмы Вашей епархии посетить югорчанам?
— Путь один идет: Пелым, Ивдель, Волчанск, Североуральск, Краснотурьинск, Серов. И в них во всех довольно-таки неплохие храмы. Большой замечательный храм есть в Карпинске, рядом с дорогой, такое провинциальное уральское барокко. Или в Североуральске: какой красавец храм стоит! Таких храмов немного на Урале. На Урале вообще много хороших храмов, мест, я уж не говорю про Екатеринбург.
Неважно, как выглядит храм и когда он построен, будь то маленький деревянный храм или огромный собор, он уже живет своей жизнью. И в нем пребывает благодать. Не бывает так, как говорят: «В этом храме хорошо молиться, а в этом вот – не очень». В любом храме главное, что это дом Божий, где ты предстоишь перед Господом. Смотрите, на Востоке коврик постелил на Мекку – вот тебе и храм. Я был на Караколе в Средней Азии, там в одной деревне у местного батюшки под храм сарайчик был приспособлен, с пристроенной колоколенкой на крыше. Колоколами служили газовые баллоны обрезанные, иконы все бумажные и украшены вырезанными из бумаги белыми салфеточками. Но и это тоже храм Божий и место намоленное.
— А Вы как архитектор, когда видите навороченность храма, помпезность, что чувствуете?
— Как музыкант, который слышит не пение человека, а медвежий дикий рев и уши затыкает. А мне глаза закрыть хочется, когда вижу некоторые современные храмы. Те же чувства и когда смотришь на современную иконопись. Настолько низкий архитектурный, художественный уровень, зачастую он просто примитивен. У профессионалов это чувство видеть мир красивым, ощущать пропорции и соотношения доведено до автоматизма. Но, как говорится, надо усреднять, с чем-то мириться, что-то пытаться исправить, что по силам. Конечно, и через бумажную икону может Господь явить благодать Святого Духа, но стремиться нужно к первообразу. И в строительстве храмов нужен профессионализм. Отрадно, что сейчас мы начали в Москве подготовку церковных архитекторов на базе Московского архитектурного университета. Это новшество. Вводим должности епархиального архитектора или архитектурный совет, в который будут приглашать специалистов. Не может быть так, за большие деньги «что хочу – то и ворочу». Церковь – универсальный организм и привлекает к себе каждого человека, любой профессии, будь то художник или композитор, или архитектор. Это культура, и она должна сохраняться.
— По вашему мнению, почему так часто бывает, что в храм к служению приводит какое-то скорее несчастье, чем радость? Почему в радости люди в меньшей степени идут в храм, чем в беде?
— Это естественно, потому что, как мы знаем, человек состоит из тела, души и духа. Всегда в болезни если тело страдает, то и душа тоже напрягается и ищет помощи в духе, в высшей субстанции. По жизни, конечно, человека отвлекает удача, его отвлекает вот такая беззаботность, но это все до поры до времени. Приходит время, и человек понимает, что тщетно все, что он делал ради успеха. Часто бывает, что для этого понимания Господь отнимает у человека все, что он имел, а иначе до человека не доходит. Вот тогда и начинает задумываться, что, оказывается, на свои силы он надеялся зря, есть помогущественнее сила. Одним словом: «Мятется душа моя, доколе не успокоится в Господе: от Него спасение мое…»
— Самое распространенное мнение: монашество – это ограничение, это жесткие рамки, человек как бы перестает жить нормальной жизнью.
— Повелось так: кого-то Господь благословил на мирскую жизнь, кого-то – на монашескую. Монашество – это не профессия, человек уходит от мира для того, чтобы быть ближе к миру, уходит от мира, чтобы молиться за весь мир. Монахи создают атмосферу замкнутости, чтобы в этой замкнутости расшириться до каких-то пределов. Это трудная работа. Призвание? Возможно. Да, в жизни все можно назвать призванием, в чем есть промысел Божий. Вера вообще это призвание.
— Вы в одном интервью сказали, что монашество, монашеский путь – это творчество. А в чем Вы для себя видите творчество?
— И монашеский путь, и в принципе вера – это творчество. Настоящее творчество начинается там, где есть заданные рамки. Вот такой парадокс. Возьмите иконопись: казалось бы, рамки канона предписывают определенные ракурсы, определенные изображения перспективы, определенный цвет, определенные свидетельства о вере. В любом случае иконопись, как и монашество, имеет ограничение. Но внутри этих рамок человек просто расцветает. Причина простая – потому, что ему в этих узких рамках приходится искать широты, глубины веры. Для меня монашество сродни художественному творчеству, как и вера. Вера – творчество, и это очень естественно, потому что Господь – Творец, а мы – Его создания. И так, как мы Его соработники в Его деятельности, в Его промысле, то и мы — творцы. Душевное творчество, следовательно, и духовное, связано с образованностью, со знаниями, с текстами и с широтой понимания мира. А раз есть такая широта, то она предполагает творческое начало.
— Можно личный вопрос? Какую заповедь сложнее всего соблюдать Вам?
— Трудно архиереям отвечать на такие вопросы. Архиерей ведь тот же человек, не какой-то иной гражданин неба, просто очень много ответственности вручает ему церковь. Для меня самое важное – это величие Божье, любовь к Богу. Первая заповедь: «Да не будет у тебя иного Бога…» Не сразу, но в конечном итоге во всем виден промысел Божий, во всем видна Его рука. Он везде и во всем. А остальное – дисциплина.
— Вы видели чудо?
— Да, но предпочитаю не рассказывать. Иной раз бывает, мощи привезут, и все прикладываются. Человек к тебе подходит и спрашивает: «Ты чувствуешь, как пахнет?» Всем пахнет, а мне не пахнет. Не дано, наверное, мне этого. Но я видел явления необычные, которые происходили на моих глазах. Одно из них – возле чудотворной иконы Боголюбской Божьей Матери, оригинала, написанного в 1157 году. И дело не в ее древности, а в том, что действительно намоленная икона. А когда по морю, как посуху, идет человек – это чудо или нет? Это нарушение законов, но на самом деле это проявление каких-то других, духовных, законов, высших. На самом деле, чудо каждый день происходит, солнце встает, человек рождается – это ли не чудо… Его не надо ждать, оно уже всегда с нами.
Светлана Романовская.